Цена Победы. Читатели SmartNews поделились своими историями о войне

Дед моего мужа, герой ВОВ, рассказывал, как он столкнулся с немцем в тот момент, когда у обоих закончились патроны. Они столкнулись в окопе, схватили лопаты и стали ими драться. Когда у двоих закончились силы, то мирно разошлись, пожав друг другу руки. А моя бабушка застала войну маленькой, ей было 9 лет. Они жили в Бобруйске. В город зашли немцы, хватали пленных и расстреливали их прямо в огородах. Моя прабабушка спрятала детей, мою бабулю и ее сестру, в подвал дома, а сама вышла навстречу немцу, но он взял ее за руку повел в подвал. Она просила его только не трогать детей, а он достал фотографию и показал ей. На ней была его семья, жена и трое детей. Потом он достал шоколадку, отдал им и ушел, зовя за собой остальных немцев, говоря, что в этом доме никого нет. Моя бабушка до сих пор благодарит Бога и того немца, что осталась жива. Это был первый год войны.

Мой отец женился после войны, но в 1953 году умер, оставив вдову с тремя маленькими детьми. То, что он рассказывал маме по молодости, она нам не рассказывает. Кое-что иногда в разговоре скажет, но уже не проверишь: факты это или обида за раны и болезнь рано ушедшего из жизни мужа. Когда мы выросли и уехали учиться, она вышла второй раз замуж, родила еще двоих детей. Второй муж тоже рано ушел из жизни. Нас мама воспитала в любви и уважении к отцу! И даже то, что он не был разговорчивым на темы о войне, вызывает в нас уважение! Мы гордимся своим отцом, и папиными братьями, погибшими на войне, и маминым братом, тоже погибшим на войне!

Дед мало рассказывал о войне. Ушел он 26 июля, а вернулся осенью 45-го. Всю войну — сапером. Отговаривался — чего рассказывать-то! Как мины ставили да разминировали? В 1942 году перед наступлением ночью поползли разминировать проходы в минных полях. Уже под утро их все-таки заметили и накрыли из минометов, полегла вся рота. На глазах деда погиб комроты, опровергая примету, что снаряд в одну воронку дважды не попадает. Попал… Тогда погибла почти вся саперная рота. В живых осталось пятеро. Самое поразительное, у деда — ни царапины. И за всю войну тоже. Только застудился сильно. А тогда, в 42-м, он получил орден Красной Звезды.

Потом были медали «За отвагу», «За боевые заслуги», «За оборону Москвы», «За победу над Германией». И толстая пачка благодарностей Верховного. А еще он смеялся, что прошли почти всю Германию, так что пришлось потом отступать перед союзниками.

Закончил он войну старшим сержантом, парторгом роты. Командиры взводов и ротные его побаивались, но прислушивались. Зато в роте потерь было меньше всего. Во многом благодаря тому, что дед заставлял и землянки рыть по всем правилам, и блиндажи, и маскироваться как надо, а не спустя рукава. Это нам его сослуживцы рассказали, от самого не дождешься.

Мой дед Долгов Иван Осипович был партизаном в брянских лесах, получил орден Красной Звезды за операцию по ликвидации Синего моста. Он рассказывал, что немцы, выпытывая у жителей, где партизаны, брали маленьких детей, младенцев, привязывали к двум мотоциклам и на глазах матери ехали в разные стороны. Месть партизан была похожей, только немцев они привязывали к двум верхушкам согнутых деревьев и отпускали. А вообще в День Победы он все больше плакал, радовался мало. Умер он давно, в 1981 году. В середине 70-х он написал длинное письмо с воспоминанием о войне, храним дома как реликвию семьи.

Мой отец и его братья прошли всю войну, были напрочь изранены, избиты и покорежены! Все они не смогли дожить до солидного возраста и умерли намного раньше, чем могли бы, из-за того, чем наградила их война, — ранений и болезней! Никто из них не мог физически терпеть ни воспоминаний о войне, ни всего того, чем сопутствовали воспоминания о ней! А по праздникам, в основном это День Победы, выпив и обнявшись, просто плакали! Плакали, оплакивая тех, кто был в военное лихолетье с ними в окопах, кто не дожил до Победы. На все просьбы рассказать что-нибудь из тех военных лет, рассказать о своих подвигах отец отмахивался, советуя читать книги и смотреть кино. И никогда не был склонен что-то рассказать! Ничего, кроме ран и, главное, разрушенной психики, война им не принесла! Да, конечно, было у них удовлетворение от того, что спасли страну от порабощения, спасли народ! Но потом, наблюдая, как народ продолжал терпеть нужду и тяготы в послевоенные годы, несмотря на свой труд, и сравнивая с тем, как живет побежденный ими, у них, конечно, стали возникать вопросы! Помню, уже в 60-х годах отец как-то в сердцах проронил: «Когда же Россия наконец скинет сапоги и телогрейки!» На всю жизнь его слова врезались в мою память. Да, были достижения, были свершения у нас, повергавшие в изумление весь мир. Но лучше народ не начинал жить от всех своих свершений. Ждали в очередях по 20 лет квартиры, получали по распределению какие-то блага вроде дефицитных товаров, оставались по-крепостнически привязаны каждый к своему месту работы. Так что не любили мой отец и дядьки вспоминать о войне, которая, как я понял много позже, открыла им глаза на то, что можно жить и по-другому… Так что не уверен, что те, кто прошел войну и послевоенное лихолетье, с какой-то радостью вспоминают те годы. Удовлетворение от победы, от сознания, что остался жив, — да. Но не чувства радости и счастья от воспоминания тех лет, как это нам зачастую преподносится, уж точно.

Орден Красной Звезды и орденские планки в несколько рядов на пиджаке старика всегда вызывали интерес молодежи, когда солдат накануне Дня Победы приходил по приглашению в школу. Солдат был согнут временем, подслеповат, плохо слышал и хромал на левую ногу, в которой застрял осколок, все чаще напоминавший ему о Синявинских высотах блокадного Ленинграда.

Рассказ старого солдата, много повидавшего и пережившего, обычно был немногословен: рядом с ним сидели его односельчане, тоже воевавшие с фашистами, и ему казалось неприличным рассказывать о своем мужестве и выдержке.

В своих снах дед часто ездил на Пулковский завод узнать насчет снарядов, и маленькие серые фигурки немцев, переползавших вдалеке трамвайные пути, вдруг превращались в огромных собак, которые мчались к нему и острыми клыками рвали ему ногу под коленом. Дед судорожно шарил по кровати в поисках пистолета, который, неожиданно отстегнувшись от специального шнурка, падал в снег.

Пистолет деда действительно оказался в снегу, когда он пытался выдернуть его из кобуры, видя приближающегося врага. Он ничем не выдал тогда своего смертельного страха, когда к ним с шофером подбежал молоденький немец, что-то лопоча и размахивая руками. Видно, он потерял своих. Дед, с трудом отведя взгляд от автомата в руках немца, молча дал ему отмашку в сторону Пулковского завода. В тот раз смерть прошла совсем рядом — на расстоянии пяти шагов.

Выпускники школы напоминали деду его друга и личного шофера Ивана Свяженина, с которым они на единственной в колхозе машине отправились на фронт и который едва ли был тогда старше этих мальчишек. Дед до войны работал председателем колхоза, но добился снятия с него «брони». Молодой шофер, который возил председателя по полям, ушел на фронт вместе с ним. Попали они на Ленинградский фронт и вскоре оказались в конвое, который сопровождал баржи, перевозившие по Ладоге продукты в блокадный город. Поднялся шторм. Одну баржу, обрубив тросы, предатели увели в Финляндию. Вторую, на которой был дед со своим другом, разбило при налете немецкой авиации. Спасались солдаты на мешках с мукой, пока немногих выживших в ледяной воде не подобрал наш катер. Друга спасти не успели. В коротких тревожных снах он тянул к деду руки и молил о помощи. Дед просыпался от боли в сердце и долго лежал не шевелясь, уставив в потолок невидящие глаза.

Старого солдата давно уже нет в живых, но память о нем, о его достойно прожитой жизни передается из поколения в поколение. О нем помнят и пишут сочинения о боевом пути солдата уже его правнуки.

Мои родители — участники Великой Отечественной: Коломыйцева (с 1948 г. — Кулакова) Таиса Никифоровна и Кулаков Иван Семенович. Мама могла бы стать актрисой — она обожала участвовать в школьных спектаклях, была очень артистична… Но ее школьный выпускной вечер был омрачен началом войны. Бои шли и в том хуторе, где она жила. Когда хутор освободили от немцев и румын, мама помогала медсестрам ухаживать за ранеными красноармейцами. Приписав себе возраст, мама ушла с этой военной частью на фронт. С апреля 1943 года и по 25 сентября 1944 года в составе действующей 3-й гвардейской армии, с полевым армейским складом автобронетанкового имущества (2456) подвозила боеснаряды на грузовике. Рассказывала, что ей, девчонке, было страшно, когда впереди, сзади, сбоку грузовика рвались бомбы и снаряды, особенно на Сандомирском плацдарме, перед освобождением Польши… Но красноармейцы ждали подмоги, и страх преодолевался… Так прошла мамина юность после выпускного бала.

Отец, Кулаков Иван Семенович, с апреля 1941 года по август 1942 года числился курсантом Черниговской военной авиашколы пилотов, а с августа 1942 года по февраль 1946 года был летчиком учебной эскадрильи Бакинской авиационной группы.

Жаль, не думалось тогда, при жизни родителей, собрать всю информацию о военных годах да записать… Теперь уже поздно.

Мой свекор рассказывал про борьбу с бандами бандеровцев на Западной Украине. Как вытаскивали бандеровцев с бункеров и те, отсидев в лагерях, вернулись на Украину и стали героями. А ведь у них руки по локоть в крови мирных граждан, на военных они практически не нападали, боялись получить по заслугам.

Тесть приписал себе два года, чтобы попасть на войну, исправив в документах пятерку на тройку. Так он и прожил: в паспорте 1923 года рождения, а на самом деле 1925-го. Сначала он попал в кавалерийский корпус генерала Белова, поскольку был из донских казаков, к тому же ворошиловским конником. Было тогда такое, но больше известны ворошиловские стрелки. Мог принять участие в боях под Тулой, но командир эскадрона вычислил, что молод еще, и оставил в тылу, а потом направил в училище в Омск.

А потом был Курск. Буквально за неделю до присвоения звания лейтенантов их подняли по тревоге и отправили на фронт. Сначала шли они довольно долго вслед за наступающими частями по перепаханной, выжженной земле, а уже во второй половине июля бросили их на высотку. Хорошая была высотка. Наши сидели на одной, немцы — на другой. Впереди немецкие пулеметы, сзади — заградотряд. Пока спускались от своих позиций, немцы молчали, пока переходили низину, немцы молчали. А когда прошли полпути вверх по склону, ударили кинжальным огнем. Четыре роты курсантов, которым оставалось всего ничего, чтобы получить лейтенантские погоны. Залегли. Тесть был старшиной роты, огляделся — все лежат, боясь поднять голову, командиров расстреляли в первую очередь, и к пулеметам добавились стрелки. То один курсант дернется от попавших пуль, то другой… И вперед страшно, и назад нельзя — с двух сторон расстреляют. И осталось только встать да рвануться с матерком и сумасшедшим криком «Ур-ра-а-а!» вперед. И все, кто мог передвигаться, тоже рванули вперед. На одном дыхании проскочили линию окопов, и тут рядом разорвался снаряд…

Очнулся около разбитого дерева, рощица, наверное, была. Только деревьев не осталось, одни высокие пни торчали — все снарядами да осколками посечено. А вокруг пней — раненые и умирающие… Потом очнулся в каком-то подвале, где было много раненых. Его подтянули к лестнице и вывалили наружу, так как сам он передвигаться не мог — ног не чуял, да и кровопотеря была сильная. И тут его заметили санитары…

Потом был санбат, где хирург, пожалев парня, не стал ампутировать ногу. Оперировал, дав стакан то ли водки, то ли спирта, тесть не знает, только чуть обожгло рот, привязали его к столу и сшили кое-как ошметки.

А потом до весны 1945 года — полтора года госпиталей. И все время добрым словом вспоминал женщину-хирурга, которая собрала ему по кусочкам ногу и научила заново ходить. День Победы он встретил на границе с Польшей, в эшелоне, который шел в Германию.

Когда мы были пионерами, к нам приходили участники ВОВ, но одни и те же. У меня тогда сложилось неправильное мнение, что они воевали лучше всех и поэтому их приглашают на наши сборы. Но сейчас я знаю, сколько из нашей деревни вышло Героев Советского Союза, сколько кавалеров ордена Славы… Просто не все умели рассказывать о войне, да и вообще, не все же умеют что-то рассказывать. Жили рядом дяди Миши, дяди Вени, дяди Коли, и мы ничего не знали об их геройских подвигах. И даже не подозревали, что у них такие награды. Мы даже о нашем директоре школы, которого любили все ученики, знали мало. В этом году Федору Алексеевичу Колоколову исполнилось бы 100 лет, но уже 10 лет, как он ушел в иной мир. Освобождал Ленинград, прошел по Германии, и еще на Дальнем Востоке пришлось повоевать! А потом построил в нашем селе большую школу и преподавал биологию и химию!